Помню, вечером 27 сентября вдруг перестали пропускать людей к Дому Советов. Уходить — пожалуйста, а туда — нет. Все заволновались, особенно те, кто ждал друзей и родных. Столпились под холодным дождем у оцепления, переругиваются, все промокшие. Вдруг с важным видом проходит через оцепление старик. Потеплее оделся, с сумочкой — продукты, вода. Женщины бросились к нему: “Ты как прошел? Где пускают?” А он с гордым видом, свысока им отвечает: “Нигде не пускают. А у меня блат есть. Офицер с моим сыном в Афганистане служил, он меня всегда пропустит”. И от него отошли, с завистью и недоброжелательством. И тут блат!

Для чего же этот старик использовал свою привилегию? Чтобы пробиться туда, где он будет мокнуть всю ночь без пищи и огня, с риском быть измочаленным дубинками (о танках тогда ещё не думали). Этот старик был выше самого понятия “героизм”, он был в другом измерении. Как же таким стариком не гордиться! Но власти гордились бардом Булатом Окуджавой, который говорил: “Я смотрел расстрел Белого дома как финал увлекательного детектива — с наслаждением”. Возможно, за эти слова “демократа” и учредили впоследствии Государственную премию его имени...